Новогодное поздравление:
Локотков же прежде всего верил в суть советского человека даже тогда, когда этот
человек и ругался солеными словами на немецкую силу, или на то, что который день
нет табаку, или на глупость аж самого взводного.
Заинтересовало же Грейфе вот что: прапорщик царской армии Гурьянов, когда
грянула революция и когда он понял, что все белые и поддерживающие их
двунадесять языков большевиков не одолеют, решил начать жизнь с самого начала.
Для этого он скрыл свою подлинную, дворянскую суть и обратился в темного,
неграмотного солдата, способного, конечно, жадного до знаний и невероятно
упорного в труде. Этого преданнейшего Советской власти человека отправили
учиться на краскома, где ему, как легко догадаться, совсем ничего не стоило
проявить свои недюжинные таланты. Так он и пошел — крестьянин от сохи, как
писалось в тогдашних аршинных анкетах, так и начал свое бравое восхождение в
верхах Красной Армии, куда бы и прорвался, разумеется, если бы несколько не
перебрал со своей неистовой классовой гневливостью и со своим темпераментом
«бедняка от сохи». Тут случались с ним протори и убытки, и говаривалось ему
отечески, что дуги гнут не разом и не вдруг, но он не тишал, а все более громко
требовал суровостей, крутых мер и тяжких наказаний там, где даже и выговора было
многовато. Но речи его, когда произносились хриплые и бешеные слова о том, как
«мы были голы и босы, и неграмотны, и не куримшие», все-таки воздействовали, и
хоть в генералы Гурьянов не проскочил, но некоторых высот достиг и на них не
успокоился. В недоброй памяти тридцать седьмом году деятельность его по писанию
изветов, доносов и ябед достигла размеров настолько гигантских, что
соответствующие органы его арестовали как клеветника и осудили. Но, совсем
недолго просидев, Гурьянов выскочил, порхнул крылышками, написал еще дюжину
душераздирающих заявлений и двадцать второе июня встретил в звании майора
Красной Армии лицом к лицу с противником, где и пошел без всякого к тому
понуждения в плен, чтобы там, у обожаемых им фашистов, сделать наконец настоящую
карьеру, достойную его способностей.
Поздравления с новым 2025 годом:
Крупная дрожь била бывшего обершарфюрера. Локотковские ребята, напирая друг на
друга, разглядывали из двери чистой половины избы плененного изменника. Он сидел
посередине комнаты на венском стуле, подобрав под себя ноги в начищенных
Цыпой-Малохольным немецких хромовых сапожках. По бледному лицу его катился пот.
«Гестаповцы» на его глазах стаскивали с себя мундиры, переодевались и
переобувались. Железный крест с дубовыми листьями валялся, оторванный, на
затоптанном полу, и никто его не замечал. Фуражка обер-лейтенанта откатилась в
сторону и лежала у ног Гурьянова, она тоже теперь никому не была нужна. А Лашков
все всматривался в своих похитителей зыбким, потерянным взглядом смертника и не
понимал своего ослепления, когда принял он этих рабочих людей, наверное токарей,
или паровозных машинистов, или электриков, за высокое гестаповское начальство.
— Нет, что вы! — ответила она и не узнала своего голоса, словно не огрубел он за
эти годы, словно опять дома, в Ленинграде, на Кирочной, вышла она из-за рояля в
своей синей с белым комнате. — Нет, я не уснула…
